РАЗГОВОР С ДЕДОМ АНДРЕЕМ: "ПОШЕЛ В СВО ДОБРОВОЛЬЦЕМ В 59 ЛЕТ — МОЖЕТ КАКОМУ МАЛЬЧИШКЕ СБЕРЕГУ ЖИЗНЬ". Житель Кавалеровского района о впечатлениях на передовой и собственной позиции.
"Здесь с людей слетает вся шелуха. Уходит всё лишнее. Остается человеческая суть", — так охарактеризовал уроженец Приморья Андрей впечатления о первой поездке в зону специальной военной операции на Донбассе. Он местный активист и фотограф, но отправился туда добровольцем. Ему 59 лет и контракт заключать по возрасту уже было поздно. Он бодр, энергичен, активен, не курит, не пьет, относительно здоров — отправился воевать уже второй раз, первый можно сказать — "по учебке". Рассказал, что летели туда полным самолетом, но народ помоложе и поопытней, а он — самый старший по возрасту, величали его Дедом.
— Как созрело решение пойти добровольцем?
— Не в один день. Когда все это еще только началось, события уже побуждали к каким-то действиям. У меня было ощущение… нет, не безысходности, а обидного бессилия из-за того, что я не могу что-то изменить. Когда в Одессе в Доме профсоюзов сожгли заживо людей, стало понятно: это фашисты. Стало понятно, для чего они пришли к власти, и что любые попытки сгладить ситуацию ни к чему не приведут. Когда было принято решение о спецоперации, даже появилось какое-то облегчение: наконец-то! Сколько тысяч ни в чем неповинных людей погибли за 8 лет в Донецке и Луганске.
И в голове начала формироваться мысль о том, как туда попасть. В контрактники я не гожусь по возрасту, 59 лет. Кроме того, контрактник это же профессионал, я так понимаю. А из меня какой профессионал? Служил в молодости. И когда узнал, что 200 с лишним добровольцев отправились из Приморья в район спецоперации, всё срослось.
— Средний возраст добровольцев каков?
— 52-53 года, я был самый старший. Кто помоложе, те идут в контрактники. А мы все пенсионеры или предпенсионного возраста. Мы шутя говорили: "Это Советский Союз довоёвывает с фашизмом". Люди были со всей России, в том числе и приморцы, и наш земляк из Кавалерово.
— Какая была должность?
— Командир взвода управления минометной батареи. Дело ответственное. Взвод управления рассчитывает, где установить батарею, в каком направлении делать выстрел, какая дальность, рассчитывает прицел. Это глаза и уши батареи.
— На передовой?
— Даже, скажем так, дальше передовой. Батарея была выдвинута вперед, с обеих сторон противник, а мы держали оборону освобожденного участка. Постоянно под наблюдением — дроны, камера на их стороне на высокой точке, как только замечают движение или скопление людей — обстрел. Наша задача была держать оборону, чтобы противник не зашел во фланг наступающим войскам. Противник на высоком берегу плюс ширина реки, отступить дальше нельзя, иначе не дотянуться до цели. Приходилось выносить минометы вперед, даже дальше наших блок постов и то только-только доставали. Мы стреляли достаточно точно, попадали, дроны отслеживали результаты.
Вообще как таковой линии фронта нет, линии окопов нет, на дорогах, на окраинах населенных пунктов блок-посты, лесные дороги заминированы. Их диверсионно-разведывательные группы ходят по лесам по картам, мы — на ощупь. Самое безопасное — ходить по горельникам. Там, где земля выжжена, мин нет.
— Перед отъездом волновал вопрос морально-этический — а вдруг мы захватчики?
— Убедился — нет, не захватчики. Решение принято правильное. На территорию Украины мы продвигались вдоль российской границы. Люди нас приветствовали, махали, кричали "Возвращайтесь с победой!" Поддержка мощная, дух поднимает.
Мы с местными жителями дружили. Они то борща двухведерную кастрюлю притащат, то курицу прямо в перьях, то яблок ведро. Мы тоже им помогали, чем могли. Не все хорошо живут. Бывало, отдавали и пайки, и медикаменты. В домах — бытовая техника 90-х годов, телевизоры, знаешь, такие пузатые, с кинескопами. Я таких и не видел давно. Потом всех желающих из числе местного населения, почти всех, отправили в тыл, так как ВСУ целенаправленно село уничтожали, использовали фосфорные снаряды против мирных жителей, по несколько раз в день обстреливали из минометов и самоходных артиллерийских установок. Отношение с их стороны однозначное: если вы не уезжаете, вы предатели, мы снесём всё, хочешь выжить — уезжай. На Запад. Почему многие и уехали на Запад. Вынужденно.
Когда мы зашли на территорию Украины, в населенные пункты, побывавшие под нацистами, пострадавшие от обстрелов, поддержку встречали колоссальную, люди подходили, благодарили, в глазах надежда, умоляли: "Не уходите и не берите пленных!"
— Вот даже как?
— Неоднократно приходилось убеждать по поводу пленных, говорить о том, что там тоже разные люди. Есть те, которые готовы сдаться, но заградотряды не дают, вплоть до расстрела.
Мы шли защищать, а не уничтожать, в этом я убедился. Но чем глубже на территорию Украины, тем больше меняется менталитет. В сельских районах как в старых фильмах: пришли красные — надел буденовку, пришли белые — снял. Моя хата с краю, лишь бы моя коровка доилась и моя курочка несла яйца, а меня бы не трогали. Один увидел, что я с фотоаппаратом, подошел:
— Вы зачем к нам? Вон у моей бильярдной стекла побило, как буду зарабатывать?
— Так это с той стороны прилетело!
— Ну вы бы не пришли и не прилетело бы.
Начинаешь объяснять, что гибли тысячи невинных людей — бесполезно: "В тех стрелять можно, а в меня нельзя!".
России приходится очень аккуратно принимать решения, аккуратно применять артиллерию, авиацию. Когда противник стоит в населенных пунктах, где есть гражданское население… Да еще и восстанавливать потом. Например, как только Красный Лиман освободили, еще даже железную дорогу не восстановили, а уже стояли составы со стройматериалами. А еще есть население, которое убежало в Европу, его тоже надо убеждать, что мы не являемся захватчиками.
— Люди разделились на "красных" и "белых"?
— Через семьи прошел раскол. Как в Гражданскую. У нашего друга Сергея, это местный житель, который остался и не стал выезжать, старший брат в Польше, ему 68 лет, он по 12 часов работает дворником, еле концы с концами сводит. При этом у них с женой в России квартира, пенсии. Но говорит: "Я вернусь только в ту Украину, в Россию не поеду, это враги". Два брата по разные стороны баррикад.
— Удавалось фотографировать?
— Почти нет. Себе не принадлежишь, не бросишь ведь всё ради съемок, свободного времени практически нет, да и не все готовы фотографироваться.
— Общались с контрактниками?
— Видел тех, кто ехал домой в отпуск. Восхищаюсь ими. Мотивированные, идейные, некоторые с первого дня в спецоперации. Не слышал, чтобы кто-то из них сказал, что обратно из отпуска не вернется.
— Посылки, которые мы отправляем солдатам, нужны?
— Нужны. Сигареты нужны, их не выдают, а купить особо негде. От нас, например, до магазинчика 8 км по жаре, в каске, жилете… И консервы нужны, выдают паек на три дня, а всякое бывает. Вода нужна. И конфетку пацанам хочется. Все нужно.
— Изменилось что-то в твоем отношении к ситуации?
— Ничего не изменилось, только окрепло убеждение, что я был прав, и что по телевизору нам не врут. Не говорят, конечно, того, что может являться секретными данными, но то, что говорят — правда.
Сейчас Дед Андрей снова на передовой. После первой поездки привез фотографии и представил небольшую выставку. По его словам, времени на съемки у него практически не было, он выполнял свою военную работу (армейский опыт пригодился, служил в молодости в артиллерии). Но все же экспозицию в четыре десятка снимков сумел подготовить.
